Когда они уже подъезжали к набережной, Ласкьяри задала вопрос, заставивший вздрогнуть не только Елисеева:

– Скажите, пожалуйста, господин консул, а у вас есть при себе оружие?

– Оружие? – помолчав, переспросил Елисеев. – Какое оружие?

– Которым убивают, – пояснила девушка.

– Но помилуйте, Ласкьяри, – вмешался Росин-ский, – мы ведь здесь с миссией культурной, а не военной. Почему такой странный вопрос?

– Вы находите мой вопрос странным? Но вы далеко от дома, на чужой планете… мало ли что может случиться.

– Например, что именно? – поинтересовался

– Не знаю, – сказала Ласкьяри.

…И вот наконец они вышли к морю – розовому и сиреневому в закатных лучах, спокойному, бесконечному… и белые мраморные парапеты набережной тоже казались сиреневыми, и в небе неторопливо плыли сиреневые и зеленоватые облака… и все было как на Земле. Вот только море светилось, не дождавшись темноты, – мягко сияли волны, из глубин сочился странный зеленый свет, пробиваясь сквозь розоватую поверхность воды… а на спусках к воде сидели неподвижно люди – темные сгорбившиеся фигуры, закутанные в плащи, с надвинутыми на глаза капюшонами, – сидели и смотрели на светящуюся воду.

Земляне долго шли по набережной, и темные фигуры повторялись, как орнамент на парапете, как естественная принадлежность приморского пейзажа – фигуры в темных плащах, которые казались вросшими в белый мрамор… И в конце концов Елисеев тихо спросил свою спутницу:

– Что делают здесь эти люди?

– Ждут осуществления надежд… нелепых надежд, – ответила Ласкьяри.

И голос девушки прозвучал так печально и странно, что консул не решился больше спрашивать ни о чем.

Глава 3

Елисеева почему-то чрезвычайно интересовала реакция Ольшеса на рассказ о прогулке к морю. Почему – он и сам себе затруднился бы объяснить. Ему казалось, что Даниил Петрович должен заинтересоваться сообщением о сидящих на набережной людях и словами Ласкьяри о них. Но консул ошибся. Это сообщение Ольшес выслушал спокойно. «Ну да, – сообразил Адриан Станиславович, – он же ходит по ночам в город, он их уже видел». Зато не стал скрывать интереса к вопросу Ласкьяри о скорости автомобиля.

– Что, так и сказала – «умеем ли»? – переспросил он, когда Хедден в разговоре упомянул об этом.

– Да.

– Интересно. – Ольшес повернулся к Елисееву. – Адриан Станиславович, вам не кажется, что есть смысл последовать скрытому совету нашей милой приятельницы?

– То есть?

– Поменять мотор.

– Но… во-первых, зачем, а во-вторых, как?

– Зачем – не знаю, но такой вопрос дочь первого министра не задаст просто так, она слишком умна и осторожна для этого…

– Ну, Даниил. Петрович, это уж вы слишком, – перебил Ольшеса Росинский. – Ласкьяри – просто молоденькая девушка, а вы хотите, чтобы мы ее считали чуть ли не дипломатическим волком.

– Эта молоденькая девушка даст сто очков вперед любому местному дипломату, – заверил Ольшес первого помощника. – Вы просто плохо ее знаете. А насчет того, как это сделать, – продолжил он, – так это как раз проще простого. Съезжу ночью на корабль и поставлю наш мотор. Подогнать несложно, вполне успею до утра вернуться.

– Право, не знаю, – сказал Елисеев. – Не нравится мне все это.

– Мне тоже не нравится, – сообщил Ольшес. – Но больше всего мне не нравится то, что Правитель не дает Хеддену возможности работать. Ты сколько раз просил у него разрешения на выезд в степи? – спросил он Хеддена.

– Раз десять за полгода, – ответил Богдан Маркович.

– Вот видишь! А он не разрешает. Почему?

– Ну, по-моему, Адриан Станиславович был прав, когда предполагал, что причина – простое чувство неловкости за свою страну перед представителями высокоразвитого инопланетного разума.

– Возможно, возможно… – пробормотал Ольшес. – Действительно, почему бы и нет? Но вот праздник…

– А что – праздник? – насторожился Елисеев.

– А то, что предстоящий праздник связан именно с кочевниками. Что-то многовато таинственно сти вокруг этого торжества… но ясно, что в эти дни то ли кочевники приходят в Столицу, то ли горожане отправляются в степи… в общем, происходит встреча. Так какой же смысл запрещать Хеддену видеть этих бродяг? Ты ведь объяснял там, во дворце, что занимаешься именно первобытными формами социума? – снова обратился Ольшес к Богдану Марковичу.

– Разумеется.

– И чем там обосновывают отказ?

– Ничем. Нельзя, и все.

– Ну вот. Нельзя. А если предположить, что эти кочевники – никакие не кочевники… или, по крайней мере, не такие они дикие, как это может показаться, а дело тут вообще в чем-то Другом, а?

– В чем именно? – недоуменно спросил Хед-ден.

– Ну, мало ли в чем… – туманно откликнулся Ольшес. – И вот еще что. Нам ходить по городу – нельзя. А другие, между прочим, ходят. Нас и в этом надули.

– Кто ходит?

– Представители всех государств Ауяны. Свои, к сказать. Заперты лишь мы, инопланетяне.

– Но ведь разрешили и нам выходить, – сказал Елисеев. – Может, это был просто своеобразный карантин?

– Может, – согласился Ольшес. – А может, есть и другая причина.

– Какая?

– А такая, что рядом с Правителем, когда он подтверждал свое разрешение, стоял человек с пистолетом под мышкой, – спокойно сказал Ольшес.

Ласкьяри пришла как раз перед обедом, и земляне пригласили девушку к столу. Дежурным был Хедден. Ласкьяри внимательно наблюдала за тем, как ловко Богдан Маркович накрывает на стол, подает блюда, и сказала наконец:

– Все-таки я не понимаю, почему вы отказались от прислуги. Вам ведь предлагали очень хороший штат, опытных, обученных людей. А вы – все сами. Зачем? Боитесь за свои грандиозные секреты?

Елисеев развел руками:

– Ласкьяри, милая! Мы уже столько раз объясняли вам, что не привыкли к этому. Нам гораздо легче все сделать самим, нежели видеть, как совершенно посторонние люди стараются для нас. Кроме того, у нас тут масса всяких кибернетических устройств. Так что основную часть всей работы выполняют они.

– Не понимаю. И наверное, никогда не пойму, – отрезала девушка.

– Ну подумайте еще раз, Ласкьяри, – язвительно произнес Росинский. – Мы – здоровенные мужики, делать нам у вас нечего, вы нас никуда не выпускаете, все переговоры, встречи – только во дворце, да и то не каждый день такое случается. Чем нам занять остальное время? Вот мы и развлекаемся – полы подметаем, обед готовим. Вот если бы…

– Что – если бы?

– Если бы нам, например, разрешили, как это бывает в других звездных системах, на других планетах, поездки по стране – с лекциями, с рассказами о Федерации, – смотришь, нам и понадобился бы ваш хорошо обученный штат. А так… – Росинский демонстративно развел руками.

Ласкьяри подумала. Посмотрела на Елисеева, на Росинского и совершенно особенный взгляд бросила в сторону Ольшеса – напряженный, острый. Потом заговорила.

– Возможно, вы и получите такое разрешение. В ближайшем будущем. Это зависит только он вас самих.

– Вот как? – удивился Елисеев. – И в чем же —выражается эта зависимость?

– Узнаете, когда время придет. И дочь первого министра перевела разговор на другую тему.

Глава 4

Едва на Столицу опустилась ночь, как инспектор Особого отдела Даниил Петрович Ольшес выскользнул из здания консульства через дверь, выходящую в сад. Он даже не стал оглядываться – он прекрасно знал, что сотрудникам консульства и в голову не придет, что он способен на такие штучки… кроме, конечно, самого консула, которого поневоле пришлось посвятить – правда, лишь отчасти, – в инспекторские дела. Но консул, само собой, не станет препятствовать работе инспектора.

Даниил Петрович в этот момент выглядел несколько необычно для сотрудника консульства. На нем был местный спортивный костюм и кроссовки. Как будто инспектор собирался много и упорно бегать.

Однако, выйдя из консульского сада на тихую узкую улочку, инспектор сразу повернул направо и пошел спокойным неторопливым шагом, углубляясь в путаницу пустых, молчаливых переулков.