– Ну, хорошо, – сказал Елисеев. – Предположим, все будет выглядеть вполне благопристойно, нас арестуют по подсказке кочевых людей.

Но для чего нас арестовывать? В чем смысл этого деяния?

– О Боже… – Ласкьяри прикрыла глаза, вздохнула и снова заговорила. Но теперь она выглядела растерянной, беспомощной… и уже не дочь первого министра, владеющая собой, воспитанная среди дипломатов и государственных деятелей, – нет, просто девочка, испуганная и зареванная, сидела в кресле, глядя на землян громадными глазами, в которых, кроме страха, ничего уже не было…

? Нам нужно… я говорю «нам», потому что не могу отделить себя от своего отца и от Гилакса – он мой молочный брат… так вот, нам нужно ваше оружие. Неужели вы до сих пор не поняли? Странно. Нам нужна ваша техника. Ваша сила. Чтобы государство Тофет окончательно и безусловно стало первым. Чтобы никто не мог противиться его воле…

– А почему, собственно, вы решили, что стоит захватить нас в плен, как тут же на вас упадут все блага земной цивилизации? – поинтересовался Ольшес.

– Потому что вы слишком добры.

– Не понял, – признался Елисеев.

– Потому что ваши соотечественники отдадут все, лишь бы выручить вас из беды! – выкрикнула девушка.

– Да с чего вы взяли, что мы станем сообщать нашим соотечественникам о таких вещах? – недоуменно развел руками Ольшес.

– А как же иначе?

– Да так уж… сами выкрутимся.

– Неправда, – усмехнулась Ласкьяри. – Впрочем, – подумав, согласилась она, – может быть, и правда – то, что вы не захотите звать на помощь. Но они придут сами.

– Неплохо рассчитано, – вынужден был признать Елисеев. – Только все равно ведь вы ничего не получите. Особенно оружия.

– А если вам будет грозить смерть?

– Ну и что?

Тут уж Ласкьяри изумилась не на шутку.

– То есть как – ну и что? Неужели ваши друзья там, в этой вашей Федерации, пожертвуют вашими жизнями?

– Им не придется ничем жертвовать. В случае крайней необходимости мы и сами сумеем пожертвовать собой. Поймите, Ласкьяри, – принялся объяснять Даниил Петрович, – наши жизни, конечно, представляют некоторую относительную ценность, и у нас не принято рисковать людьми ни с того ни с сего, это вы усвоили. Но бывают ситуации, когда один и даже пять человек – имеют право погибнуть. Например, если речь идет о судьбе целой планеты. О миллионах людей, которые могут пострадать из-за того, что Федерация неосторожно вторглась в их существование. Понимаете? Мы имеем право на смерть. И если у нас не останется другого выхода – мы это право реализуем. И наши друзья нас не осудят, поверьте. Так что хлопоты Гилакса напрасны.

– У вас не будет возможности реализовать ваше право.

Земляне рассмеялись одновременно и так весело, что Ласкьяри встала, глядя на них с ужасом.

– Почему вы смеетесь?

– Милая девочка, – сказал Елисеев, – вы, наверное, думаете, что если нас связать по рукам и ногами запереть в темной комнате, то мы окажемся беспомощны перед вами? Но ведь любой из нас может просто приказать сердцу остановиться, и всех-то дел! Нас этому специально учили.

Корсильяс не удержался, чтобы не отметить тут же:

– Ах, Адриан Станиславович, что это за манера выражаться – «всех-то дел»? И где вы этого нахватались?

– У вас научился, – любезно ответил консул. Ласкьяри не сказала, а простонала:

– Нет, вы все ненормальные! – и выбежала из комнаты.

Глава 8

Рассвет, затянутый плотными серыми облаками, мало отличался от ночи. Но в тот час, когда должен был появиться первый луч Оссианы, в Столице началось движение. Ольшес долго смотрел в окно, наблюдая за тенями, мелькавшими на площади перед зданием консульства, исчезающими в переулках и вновь появляющимися на открытом пространстве… затем решительно направился к выходу. Однако едва лишь он приоткрыл дверь, как в щели возникла фигура стражника.

– Простите, пожалуйста, господин второй помощник консула, но на улицу уже нельзя выходить.

– Почему?

– Разве вы не знаете? В первый день Великого Праздника никто не выходит за дверь своего дома. Завтра – другое дело. Но сейчас… Кочевники уже вошли в Столицу. Извините, но вам лучше уйти наверх.

– Подожди, подожди… Нам ничего не говорили об этом.

– Господин второй помощник, я всего лишь рядовой страж, я не могу знать, почему вам ничего не сказали. Мое дело – стоять у двери.

– Но если нам нельзя выходить, то почему тебе можно находиться снаружи?

– Я в форме, и я стою у самой двери, не отойду даже на шаг. Так полагается.

– Ясно. Ну, извини, друг.

– Ну что вы, господин Ольшес…

Даниил Петрович отправился наверх и прежде всего разбудил консула. Впрочем, Елисеев все равно проснулся бы через пять минут – он строго выдерживал режим. Выслушав Ольшеса, Елисеев спросил:

– Значит, на площади вы видели кочевников?

– В том-то и дело, что это горожане.

– Вы не могли ошибиться? Х Ольшес только пожал плечами в ответ. Елисеев хмыкнул, подумал и сказал:

– Ну, собирайте всех. В столовой.

Через несколько минут сотрудники консульства уже находились в столовой; они стояли у окон, всматриваясь в медленно бледнеющую тьму. Фигуры на площади суетились по-прежнему, занятые какой-то непонятной и таинственной деятельностью, но их становилось все меньше и меньше.

– Почему же все-таки нас заперли? – сказал наконец Росинский.

– Поживем – увидим, – беспечно откликнулся Корсильяс.

– Не нравится мне это, – пробормотал Ольшес. – Более чем не нравится…

– Боюсь, что там, снаружи, это никого не интересует, – вздохнул Хедден. – Что нам нравится, что – нет…

В конце концов сотрудники консульства решили позавтракать – что бы ни происходило на улице, подкрепиться все же было необходимо. Но едва лишь они уселись за стол, как раздался звонок – кто-то пришел со стороны сада. Ольшес помчался вниз, и через минуту вернулся с Ласкьяри. Девушка была невероятно бледна, ее всегда безупречная прическа выглядела сомнительно. Едва войдя, она торопливо заговорила:

– Ваш автомобиль стоит во дворе… это очень хорошо. Вам нужно уходить отсюда. Немедленно! И в ответ услышала:

– Хотите кофе?

Ласкьяри бросила на Ольшеса тяжелый взгляд – словно булыжником швырнула, и, отвернувшись от второго помощника, обратилась к Елисееву.

– Господин консул, в вашем распоряжении совсем немного времени. К полудню дом будет окружен кочевниками, и тогда…

– И что – тогда? – мягко спросил Елисеев.

– Вас просто убьют. Достаточно и одного заложника, чтобы начать торговаться с Федерацией… вполне достаточно, и хлопот гораздо меньше. Я, кстати, говорила с нашими врачами. Они уверяют, что никакой человек не в состоянии остановить собственное сердце, так что…

– Ласкьяри, – вмешался Росинский, – скажите, пожалуйста, а как вы к нам добрались? Тут у нас под дверью стоит стражник, так он утверждает, что сегодня никому нельзя выходить на улицу. Хотя на площади…

– Кто посмеет остановить дочь Правителя? – презрительно встряхнув головой, бросила Ласкьяри.

– Правителя? – откликнулся Елисеев. – Вот оно, значит, как…

– Да, именно так.

– Скажите, пожалуйста, – спросил Хедден, – а вот эта мысль… ну, сделать нас предметом торговли с Федерацией… принадлежит вашему отцу?

Ласкьяри рассмеялась – очень зло и очень коротко.

– А вы думаете. Правитель Сапт хотел от вас чего-то другого? Уверяю, он рассчитывал получить то же самое. Только отец опередил его, обошел, и теперь Сапта нет, а отец продолжает игру.

– Ох, девочка, – вздохнул консул, – что они с вами делают….

– При чем тут я? – искренне удивилась Ласкьяри.

– При том, что вы доброе существо, а вас уродуют, внушая вам идеи зла, – сердито сказал Елисеев.

– Э, нет, – спокойно ответила девушка. – Нет во мне добра. И эта ваша идея – что человек от природы добр, – сплошная глупость, я давно это вам говорила. Вам нужно уходить. И вы никогда не должны возвращаться сюда. В своих делах мы разберемся сами, и ни в чьей помощи не нуждаемся.